Ныне вроде бы все за диалог. От возможности диалога между людьми и народами зависит, продлится ли человеческое существование, а он дает осечку. В чем же дело? Видимо, недостаточно признать необходимость диалога, чтобы он состоялся. Истинный диалог, а не его видимость, возможен при каких-то условиях. При каких же? Неверное, прежде всего, при возвращении живого слова: если слова не соответствуют самим себе, своему смыслу, то какой же может быть диалог. Деформированное сознание не может не деформировать слово. "Усеченное", одномерное мышление неизбежно порождает усеченное, одномерное слово, которое не имеет силы и не годится для глубинного общения; слово - функция вместо сущностного слова. Такое слово не может быть источником живительной энергии, принимать участие в акте превращения мира в мысли, и жизнь постепенно становится пустыней, мертвой зоной.
Значит, предстоит исправить сознание. Это самая насущная задача: вернуть способность видеть и понимать, что происходит вокруг. Ведь можно спокойно говорить на одном языке и не понимать друг друга, и наоборот. Есть категория людей, с которыми в принципе диалог невозможен ни на каком языке. Одни запрограммированы на спор, на атаку (и при отсутствии противника или предмета спора), не видят и не слышат другого, их интересуют только собственные соображения, они всегда - о своем и совсем не о том, о чем речь. Это одна крайность. Другая - суженное, зажатое сознание, которое сковано страхом перед всякой мыслью, перед необходимостью заглянуть в себя. Это клиника. Страшнее другое, страшнее антимир, мир злонамерения, который на протяжении всей истории человечества вел нещадную борьбу с Совестью и Разумом, но никогда от него, этого антимира, не было такой жатву, как последние 100 лет. С этим антимиром диалог опасен, все понятия превращаются в свою противоположность: белое называется черным, черное - белым, разрушение - созиданием. Этим разрушением движет страх перед Творчеством, и отсюда бдительная, неустанная борьба с ним. Диалог с этой нечистой силой ведет лишь к возрастанию энтропии.
Значит, не всякий диалог хорош. Условие диалога - неомраченное сознание, способность видеть и слышать оппонента не как своего врага, которого нужно опровергнуть, и не как свое подобие, а как Иное. Допустить возможность иного мировозрения, иного типа мышления, существование иной логики, иного способа видения мира. Лишь гибкое, открытое сознание способно воспринять установки иного порядка, чтобы вместо диалога не получился монолог в квадрате или взаимная нейтрализация сторон. Зацикленность же на себе ведет к отпадению от Целого, к омертвению, чего можно избежать, раскрыв, если не окно, то хотя бы щелку, чтобы увидеть, кто там на самом деле говорит с тобой.
Это не так просто, как может показаться с первого взгляда, и наверное, невозможно при отношении к другому как к объекту. Объектом можно распоряжаться по своему усмотрению, на то он и объект, но истинный диалог возможен, когда к другому относишься как свободному существу, к Целому, живущему по своим законам. Это касается и межчеловеческих и межнациональных отношений. Взрыв национализма, бунт молодежи вызван дефицитом такого отношения. В мире объективации лишь квазидиалог возможен: кто-то будет диктовать кому-то, и не с кем поговорить по душам.
Но, похоже, сознание меняется в движении к свободе, преодолевая парадигму властвования, унаследованную еще от греков. Облюбовали же именно идею изначальной "власти" (архе). С тех пор и распалось Единое на мир субъектов и объектов, утвердилось отношение господства-подчинения, тот тип связи, когда что-то существует за счет чего-то. Если человек - субъект, то все, что его окружает, - объект; если человек - центр, то среда его обитания, естественная природа, природа слова, в том числе, - периферия, человек может распоряжаться ею по своему усмотрению.
Такой взгляд приводил к раздвоению, к разрыву всеобщих связей, к универсальному противопоставлению, отпадению одного от другого: человека от природы, настоящего от прошлого, разума от чувства, логики от интуиции. На одном конце оказался субъект-человек, на другом - объект-природа, и расстояние между ними все более увеличивалось, пока вовсе не оборвалась связывающая их нить. Объективация сама по себе предполагает произвольное отношение к объекту, что послужило мировозренческой предпосылкой непочтительного отношения к природе чего бы то ни было, и в конечном счете - причиной ее разрушения. Природы, не только внешней, видимой, но и внутренней, невидимой, природы самого человека, чада природы, кровно связанного с ней.
Продолжение следует: "Дхармы Востока и Запада".